Спецпроект "Герои в тылу": как кадриохирург Борис Тодуров оперировал под светом фонаря

Борис Михайлович Тодуров — кардиохирург, заслуженный врач Украины, директор Института сердца, профессор, осуществил первую в Украине трансплантацию сердца и сделал более 15 000 операций.

Украинский врач греческого происхождения, оперировавший по всему миру, с первых дней полномасштабной войны остался в Украине и в стенах родного института оперировал при свете фонаря. Именно о нем третий выпуск спецпроекта Новини.LIVE "Герои в тылу".

https://www.youtube.com/watch?v=A0J6gVT5MhY

— Вас называют врачом от бога. Вы различаете, что талант, а что приобретенные навыки?

— Конечно, есть люди, у которых есть врожденный талант к ручному труду, именно к хирургии. А ведь 90% успеха в нашей специальности — это обучение, настойчивость.

— Какие были первые вызовы, связанные с войной?

— Представьте себе, делаешь операцию человеку, и гаснет весь свет, и ты в темноте. Работал только мой налобный фонарик. Это был шок. Это повторялось несколько раз, когда были ракетные атаки.

Но мы были нравственно и технически готовы. Все оборудование, имеющееся в операционной, имеет свои аккумуляторы. Через несколько минут мы подключили генераторы и восстановили свет и энергоснабжение. Десять операций параллельно шло в тот момент, и мы не потеряли ни одного больного во время блэкаута.

– Первый день войны. Пришлось ли переносить операции?

– Мы не переносили операции. Мы работали в обычном режиме, не выходили из клиники вообще. Три месяца никто не выходил из клиники. Медсестры, санитарки, врачи, — все были здесь вахтовым методом. Около 500 человек находились в подвале, некоторые с семьями жили. И мои дети здесь жили, и внуки, потому что было опасно, никто не знал, что будет в городе.

— Оперируете ли вы украинских военных?

— За это время прошло через нас более 200 бойцов с ранениями, все выжили.

— Клятва Гипрократа, патриотизм, чувство того, что они наши враги, и работа врача. Вы бы оперировали российских военных?

— Когда человек ранен, русский или украинский, это раненый. Для нас это пациент. И у меня лицензия только на спасение людей, а не на казнь, осуждение или приговор. Всегда говорю, мы врачи, а не судьи, прокуроры и тем более не палачи.

Мы цивилизованные люди, и если российский раненый попадет к нам без орудия и не будет от него угрозы, то будем спасать кропотливо, как и всех остальных. Хотя бы для того, чтобы поменять потом на наших ребят или чтобы он пошел в суд и получил законный приговор.

— Как вы отказываете пациентам, ведь всем помочь невозможно?

— Я почти не отказываю никому. Все, кто хотят оперироваться у меня, оперируются у меня. Иногда я делаю по 5-6 операций в день, но не отказываю никому, кто с каким-то доверием относится к хирургу и надеется, что хирург спасет жизнь.

Отказ — достаточно большая травма и стресс для человека. Когда он надеялся, что какой-то хирург совершит какое-нибудь чудо, а тот отказал, то надежда умирает. Поэтому нельзя убивать надежду.

— Как вы успокаиваете пациентов, у которых страх перед операцией?

— Я им говорю, что вам сделают маленький укольчик, и вы будете спать, а я буду работать. Когда проснетесь — будете здоровы и счастливы. Так и успокаиваю.

— Какие болезненные точки войны, когда у вас сердце болело?

— Мариуполь — до сих пор болезненная точка, плачу постоянно, как вспоминаю. Ирпень уже восстановили, но, к сожалению, потеряли там людей.

— Как часто вы кардиограмму делаете?

— Последний раз — три года назад. Я достаточно хорошо себя чувствую, только спина у меня болит постоянно. Шея и спина — это профессиональные изъяны. А так, с сердцем все хорошо, я не такой уж старый.

— Для вас сердце — не что-то романтичное, а насос. Но в войну оно особенно болит. Что на вашем сердце сегодня?

— Трагедия. Трагедия страны, человеческая, моих близких, моей семьи, приезжающих пациентов.

Скажем так, никто не приходит в мой кабинет, чтобы пригласить на свадьбу, все приходят с какой-то бедой. Эта беда автоматически переходит и на мое сердце тоже.